Юра Аделунг

Песня привидений

Глянь — полночь. Чёрт в помощь!
Вылезайте, братцы, из могил!
Эй, скорей седлай друг другу шеи —
Главное, чтоб было пострашнее.
Нам в удаче дьявол помоги!

Спокойно! По коням!
Пострашнее, братцы, заревем!
Если мы кого сейчас догоним,
Пусть не буду я тогда покойник,
Если ног и рук не оторвём!

Глянь — бродит, ещё один.
Глянь — с дорогой держит интервал.
Ба! Да это ж поп Лаврентий, вроде,
Что ж он делал в этом огороде ?
Стало быть, капусту воровал!

Спокойно! По коням!
Пострашнее, братцы, заревём.
Если мы сейчас догоним,
Пусть не буду я тогда покойник,
Если ног и рук не оторвём!

Глянь — едет! В лисипеде!
Это ж комсомольский секретарь!
Видно, наше дело, братцы, худо,
Надо нам уматывать отсюда,
Прячь скорей в могилу инвентарь!

Спокойно! По коням!
Глянь, заметил и за нами рвёт!..
Если этот тип сейчас догонит,
Пусть не буду я тогда покойник,
Он нам руки-ноги оторвёт!

1967 год.

Леший

Леший бродит по болоту,
Волоча по кочкам ноги.
У него свои заботы,
У него свои тревоги.

"Жизнь пошла сплошной зигзагой", —
Прошептал, бедняга, плюнув.
Ведьма дрыхнет под корягой,
В ступу голову засунув.

В ступе той не полетаешь,
Вся рассохлась эта ступа.
Полетишь — башку сломаешь,
А для ведьмы это глупо.

Вот беда какая, надо ж,
С каждым днём растут заботы!
Не слетать теперь на шабаш,
Не послушать анекдоты.

Раньше было по-иному,
Было всё намного проще...
Эх, пойти что ль, к водяному,
Пожевать пиявок тощих.

Ноябрь 1963 год.

Ковбойская песня

Мой мустанг летит вперёд,
Скоро солнце уж зайдёт.
Там, в глубинах прерий
Связанная Мери ждёт.

Одноглазый фермер Билл
Мою Мери утащил,
Ферму сжёг вчистую,
А семью родную убил.

Трое суток без воды
Наконец увидел дым —
Это лагерь Билла.
Чтоб его прибило! God damn!

Вдалеке синеет лес,
Трое мчат наперерез.
Трое, все в сомбреро —
Братья Билла, верно? Yes !

Если кто-то между дел
Вдруг мне помешать посмел,
Рассуждать не стану —
Смит-Вессон достану ! Very well !

Песня бывшего актёра

Пред Вами, батенька, артист —
Служитель музы Мельпомены!
Я в театре имени Ромена
Был в труппе самый лучший гитарист.

Я, право, был артист заправский:
Я мог заставить плакать целый зал.
Сам Константин Сергеич Станиславский
С меня свою систему написал.

А он не мог ведь ошибиться.
Чего там долго объяснять —
Я так мог перевоплотиться,
Что мать родная не могла узнать.

Играл Тристана и Изольду,
Играл — ну просто анекдот —
Счастливцева у Севы Меерхольда,
В "Вахтангове" — принцессу Турандот.

Автографы давая, авторучку
Я по три раза в сутки заряжал.
Я на чернила тратил всю получку,
Но, наконец, не вынес и сбежал.

Но тем совсем не опечален,
Что к сцене мостики я сжёг, —
Веду я на общественном начале
При ЖЭКе драматический кружок.

Робинзон Крузо

Можно верить и не верить —
Всех мы судим по делам.
Крузо выброшен на берег
В чём мамаша родила.

Голым драться со стихией
Робинзону не резон.
"Шкуры козьи неплохие", —
Рассудил наш Робинзон.

Лишь в руках игла мелькает —
Кроет, режет Робинзон.
Наконец он надевает
Козий свой комбинезон.

Сеять Крузо не обуза,
Разбивает он газон.
Засевает кукурузу
Наш отважный Робинзон.

Смерть за ним шагает следом —
Дикарями окружён,
Покоряет людоедов
Наш отважный Робинзон.

Признания интеллигента
в стенах Лубянки

Я по тупости, не по разуму,
Пересказывал глупость разную.
Это было, видать, наваждение, —
Шизофреник ведь я от рождения.

Если что, расскажу я Вам с радостью
От кого узнавал все те гадости.
Могу в лицах, могу в форме письменной, —
Могу так, могу сяк — и всё искренне.

За семью спину гну в три погибели,
Ах, не дайте дойти им до гибели!
Без меня как им жить, куда деться им?
Так скажите почём индульгенции?

Ах, скажите, почём индульгенции
Для раскаявшейся интеллигенции?

1967 г.

Песня кающегося монаха

Что-то душно стало в келье.
Нынче страшный сон видал,
А намедни — еле-еле
Богу душу не отдал.

Не пощусь я, не молюсь,
На обедни не хожу.
Грех снедает — на себя я
Видно, руки наложу.

Над ключицей, под ключицей —
Где ни тронешь — всё болит.
Мне бы надо бы лечиться —
Да игумен не велит.

Не пощусь я, не молюсь,
На обедни не хожу.
Грех снедает — на себя я
Видно, руки наложу.

Может это от погоды?
Я не знаю, как мне быть:
Может мне махнуть в Минводы,
Может руки наложить.

Не пощусь я, не молюсь,
На обедни не хожу.
Грех снедает — на себя я
Видно, руки наложу.

В теле гибельная слабость
И лицом я бел как мел.
Где-то там, в углу, "Антабус"
Припасён на опохмел.

Не пощусь я, не молюсь,
На обедни не хожу.
Грех снедает — на себя я
Видно, руки наложу.

80-е годы.

Сказка

Только я пришёл из бани,
Квас ещё не вытер с губ, —
Вдруг врывается боярин,
Местный дикий душегуб.

С душегубом вся прислуга,
Тот похлопал по плечу:
"Сотвори, Иван, услугу,
Сотвори, озолочу!

Царь сегодня в гости будет,
Через час его ждём здесь.
А царь-батюшка наш любит
На чудовища глазеть.

Но чудовищ нет в заводе,
Ни в лесах, ни средь болот.
Может, климат не подходит,
Может быть, рельеф не тот...

Ты сойдёшь за Чюдо-Юдо,
Не ударим в грязь лицом!
А не хочешь — будет худо,
Расквитаюсь с подлецом!"

Я взмолился: "Право, Боже!
Делай ты со мной что хошь —
Но ни по виду, ни по роже —
На зверюгу не похож!

Нет ни шерсти, ни оскала —
Поздно шерсть уже растить.
Глаз косит — так это ж мало,
Чтобы страху напустить".

"Ну с бедой мы с этой сладим,
Есть у нас одно средство:
Мы тебя, Иван, нарядим,
Вроде как на Рождество".

Делать нечего, согласен.
На четыре на кости
Становлюсь, перекрестясь:
"Божья Мать, меня прости!"

Шкура с рогами, уздечка...
Тот смеётся: "Хорошо!"
Дети все давно уже на печке —
До того я стал страшён.

Вот выводят. Все как ахнут!
Ну, как видно угодил.
Царь зубами лязг от страха:
"Это что за крокодил ?!"

Душегуб выходит храбро,
Поклонился сколько смог:
"Это, Царь, абракадабра,
Местный дикий козерог!

Но теперь он стал домашний,
Полулошадь-полухряк.
Ничего, что мордой страшный, —
Он в душе большой добряк!"

А царю, видать, неловко
(Козерога не признал !):
"Запрягите-ка коровку!" —
Бледным слугам приказал.

Запрягли... Оглобли режут!
Как же, думаю, начать ?
Толь зубовный выдать скрежет,
Кукарекать, аль мычать?

Царь тем временем сидает
В золочёный тарантас.
Кучер, борода седая,
Как кнутом меж рогов даст!

Я взревел, задок подбросил,
Кровь и пена на устах!
Глядь, сигает кучер с козел
И уже шуршит в кустах.

Я же, времени не тратя,
Припустил, что было сил.
Ладно, думаю, прокатим!
Слышу, царь заголосил.

Ну, а я всё пуще, с рыком,
По болотам, по кустам, —
Землю рыл, в болото прыгал,
Через два часа устал.

Прибежал благополучно;
Через несколько секунд
Душегуб уже в конюшне,
И уже его секут.

А меня ведут пастись
На зелёный на лужок.
Что же, думаю, поститься
После этаких дорог?

И к царю: "Я не согласен!
На ногах стою едва!
Нет, давай побольше мяса,
Самогонки литра два!"

Что тут было — не опишешь
И на тысяче листах.
В общем, царь квартиру ищет
В отдалённейших местах.

Середина 70-х.

Песня воинствующего
перестройщика

Когда машина катит юзом,
Спасёт не тормоз, а штурвал.
Взамен утраченных иллюзий
Нам Бог свободу даровал.

Вот, начитавшись, наглядевшись
И понаслушавшись эфир,
Мы кликнем другов поседевших,
Сменивших водку на кефир.

Давно макушка поредела,
Обдуло ветром, дождь смочил,
Но со свободою что делать —
Никто нас так и не учил.

Но нас теперь не заморочишь,
Не путай кильку с ивасём:
Свободно думай всё, что хочешь
И говори почти что всё!

Чтоб избежать былых провалов,
Мы уважаем плюрализм.
Даём направо и налево,
То тянем вверх, то тащим вниз.

По жизни мы шагаем бодро:
Нам не впервой такая прыть!
Свободу намотав на бёдра,
Чтобы, простите, срам прикрыть.

В кошмарном сне остались "тройки",
Но нам обиды не забыть.
Дрожите, жертвы перестройки, —
Вас будут всенародно бить!

Мы изуродуем любого.
Какая ж битва без калек ?
Посторонитесь, ради Бога —
Идёт свободный человек!

Конец 80-х.

Правдивая история

Дело было на мази — время апробации,
Вдруг, откуда ни возьмись, кто-то в дверку бацает.
Я ни в дьявола, ни в Бога, вот Вам крест, не верую!
Но тем временем с порога потянуло серою.

И предстал передо мною, в шкуре первобытной,
Не свинья, не гуманоид — тварь парнокопытная.
Я, пока не замели, выпил и зову его:
"Подходи, опохмелись, рожа Вельзевулова!
Со святыми упокой, дёрни, если хочется!"

Тот дрожащею рукой выпил, не поморщился.
Сам трясёт на аппарат бородой козлячьей:
"Выручай, Ванюша, брат! Цех у нас горячий!
Мы охранную сварганим, за печатью Каина,
Только сделай ты нам, Ваня, винокурню тайную".

Винокурами всегда были неплохими мы:
Дрожжи, сахар да вода —
Вся, ребята, химия!
Встали дыбом волосья, духи тараторили,
И проваливаюсь я в химлабораторию.
Змеевик, что твой удав, и котлы огромные,
Я такого не видал: ясно, что загробное.

А тот приглашает корешей: "Мы теперь богатые!" —
Понапёрла из щелей сатана рогатая!
Не совсем ещё забыт наш напиток древний, —
Черти все уже с копыт и рогами в землю.
А ну, ребята, навались! Ад и вакханалия!..

Тут, откуда ни возьмись, главная каналья.
Сам на шурина похож, ну вылитый мой шурин,
Я ему: "Ну как живёшь, Шурик? Здравствуй Шурик!"
А тот трясётся и рычит, словно холодильник:
"Изуродую в печи, где большой навильник?"

Видно парень немудрён, даже стало жаль его,
Да я при жизни проварён и сто раз прожаренный.
Сковородка для меня — дело пустяковое,
Бесполезно применять дрянь средневековую.
Непригодная посуда, лучше помириться,

А тот кричит: "Мотай отсюда, вызову милицию!"
Еле-еле упросили ад покинуть с водкою.
Под конец нечистой силе речь сказал короткую:
"Вам, ребята, далеко до советских строгостей!
Пейте, черти, молоко, а земных не трогайте.

Рановато мне сюда, —
Господи, прости меня!
Дрожи, сахар да вода —
Вся, ребята, химия!"

Конец 80-х.

Городок провинциальный

Городок провинциальный:
Ни тайфуны, ни цунами
Никогда не нарушают тишину.
Нет законопреступлений,
И начальник отделенья
Не тревожит дядю Васю-старшину.
Две столовых, две киношки,
Чахлой зелени немножко,
В центре стенд, так называемый "ГЕНПЛАН".
За заборчиком дощатым
Прозябает танцплощадка,
Где шурует старый Миша-меломан.
Вот за этим за забором,
Вдалеке от лишних взоров,
Собирается наш местный комитет.
На повестке дня задача —
Как нам быть насчёт поддачи ?
Обмен опытом назначен и банкет.
Солнце скрылось за забором.
Нас собрался полный кворум,
Даже Гоша прибыл с тёщей и женой.
Пропустили для интриги,
Первым слово взял расстрига,
Бывший дьякон, по прозванью Божемой.
— "При винно-водочной разрухе,
Дефиците "бормотухи",
Мы ударим самогоном по вину!
Надо так поставить дело,
Чтоб под врагом земля горела!
Ну, и я внести свой вклад не премину!"
— "С самогоном, по закону,
Нас же за Можай загонят!" —
Вставил слово старый Миша-меломан, —
"С самогоном нынче строго,
Лучше как-то без острога,
Мне не в радость Сахалин и Магадан!"
Гоша — мастер по "Резоли",
Гоша флот не опозорит,
Он когда-то в детстве плавал тут и там.
Этот — всё, что хошь, пропустит
И акулою закусит.
Загорланил — словно в рупор капитан:
— "Что бы быть в ладах с законом,
Возместим одеколоном
Наш острейший дефицит и дискомфорт!
К чёрту водку, к чёрту вина,
Прочь Шартрез с Бенедиктином,
Парфюмерии откроем семафор!"
Вот же, — думаю, — народец!
Тоже мне, землепроходец!
Сразу видно — бывший зек и сибиряк.
В Магадане, может можно,
Там ведь климат очень сложный,
Ну, а здесь, чуть что, ногами да к дверям!
В Магадане — не в Рязани,
Там не то ещё врезали,
Ну, а здесь кишкой не взяли.
— "Не пройдет! Суррогаты пить опасно —
Осложнения ужасны!
Парфюмерия здоровье подорвёт."
— "В профилактическом аспекте,
Может выручить аптека,
Есть настойки очень даже будь здоров!
Но вот есть одна зацепка —
Не дают их без рецепта!
Так что здесь нельзя без докторов."
Каждый чём-то обездолен,
Каждый где-то, в чём-то болен —
Ревматизм, радикулит и ишиас.
Плюнем на одеколоны
И все стройною колонной
Маршируем в поликлинику сейчас!
Но затея сорвалась —
У ворот дежурил Вася,
Руки в боки — подавайте пьедестал!
Ну, а мы после банкета
Расцвели на все букеты —
Кто что любит, кто что смог и что достал.
Мы к врачу попали сразу,
Он нас ждал уже, зараза,
Ослабевшим дядя Вася помогал.
И теперь нас каждый вечер
Интенсивно чем-то лечат,
Ну, такой эффект я не предполагал!